Я гребаная тридцатилетняя суперзвезда, большая голливудская шишка, любимец всех женщин и некоторых мужчин.
Я вырос в обстановке, где меня никто особо не замечал; я немного занимался спортом, но никогда не был особо здоровым; мой отец крепко пил, я постоянно менял школы и все время чувствовал себя одиноким.
Если бы не Мэтт Деймон, я бы никогда не попал в кино. Когда мы познакомились, мне было восемь. Мэтту было десять. Он жил всего в паре кварталов от меня и так же как я любил баскетбол и кино. Потом, когда Мэтту было шестнадцать, а мне четырнадцать, мы стали часто мотаться в Нью-Йорк на разные прослушивания и собеседования. Нам была нужна работа. Мы хотели быть в кино. Это было удивительное время: билет на «Народный экспресс» (американская авиакомпания, прекратившая свою деятельность в 1987 году. — Esquire) стоил всего двадцатку, и на борту можно было курить. Так что, садясь в самолет, мы всегда курили не останавливаясь. Мы были уверены, что нам нужно срочно становиться взрослыми.
Если я когда-нибудь проснусь в дешевом отеле в постели с мертвой проституткой, Мэтт будет первым, кому я позвоню.
Обо мне ходили разные слухи. Одни говорили, что я встречаюсь с Калистой Флокхарт (американская актриса. — Esquire), другие говорили, что я встречаюсь с Памелой Андерсон, а третьи — что с Мэттом Деймоном. Все, что мне оставалось, — это стараться не комментировать ни первое, ни второе, ни третье.
Если бы я был пидором, то первым, с кем бы я переспал, стал бы Кевин Смит (американский режиссер. — Esquire) — всему, чему я научился, я научился у него. На второе место я бы, пожалуй, поставил бы Леонардо Ди Каприо — и то лишь за длинные волосы, которые он отпустил, снимаясь в «Человеке в железной маске».
Я всегда публично заявлял, что не в восторге от такой вещи, как брак. Хочу сразу предупредить всех геев: эй, пидоры, не воспринимайте это как сигнал и держитесь от меня подальше.
Жизнь ништяк. Счастлив ли я? Типа того. У меня есть дочь, и значит, я счастлив.
В моей жизни не так много разочарований. Возможно, я сталкивался с разочарованием лишь один раз в жизни — когда учился в Вермонтском университете. Я поступил туда только из-за той девчонки, в которую был влюблен и все такое, хотя она даже не училась в этом чертовом университете. Так, ходила в школу неподалеку. А я думал, что если буду учиться поблизости, то рано или поздно у нас что-то получится. Спустя две недели после начала учебы я позвонил ей. Трубку снял какой-то чувак, потом подошла она. «Что это за чувак?» — спросил я. «Он помогает мне делать уроки», — сказала она. «Ну да, — сказал я. — Уроки». И повесил трубку.
Нет ничего хуже, чем быть тринадцатилетним. Ты стесняешься своих родителей, стараешься быть независимым и все такое, а в глубине души ты понимаешь, что не можешь без матери сделать и шагу.
Моя мать — самая мудрая женщина из всех, кого мне довелось встретить. Самым лучшим ее наставлением было: «Но главное, будь верен сам себе». Она всегда считала, что сказавший это Полоний был напрасно оклеветан.
Моя мать впадает в неконтролируемую ярость, когда, бывая в Бостоне, где она живет, я останавливаюсь в отеле. В таких случаях я всегда ей говорю: «Мать, я тебя обожаю, но спать в сыром подвале в спальном мешке — это чересчур. Это унизительно, мать».
В том, чтобы быть бедным и спать не на кровати, а на диване, безусловно, есть что-то великое и романтическое.
Я не из тех чуваков, кто любит женщин на одну ночь. Такое случается, да, но я всегда потом чувствую себя пустым циником. Все, что мне нужно, — это надежда на то, что из этого могут родиться какие-то отношения, пусть даже заранее беспочвенная.
Все думают, что легче всего цеплять девок, если ты снимаешься в кино. Нет, чуваки, легче всего цеплять девок, если ты — президент Соединенных Штатов Америки.
Известность — это всегда сделка с дьяволом. Причем ты расплачиваешься не только душой, но и своей личной жизнью.
Быть знаменитостью — тяжелый труд. Ты даже не можешь так просто выйти из дома. Потому что вокруг ошиваются твои поклонницы. А ты даже не можешь переспать с ними со всеми.
Помню, после вручения Оскара я шел по коридору и нес свою статуэтку где-то на уровне пояса. Никогда в жизни такое огромное количество женщин не спрашивали меня «Ой, а можно потрогать?» Правда, нужно признать, говорили они всего лишь о золоченом болване.
Помню, когда я был ребенком, продавался такой комикс — «Пластичный человек». У этого чувака было фантастически эластичное тело, и его конечности могли становиться такими длинными, какими ему было нужно. В детстве я не слишком задумывался о судьбе этого человека, а когда вырос, стал часто думать о том, что он, должно быть, пользовался безумным успехом у девушек.
Ненавижу всех этих мускулистых, намазанных маслом ублюдков, позирующих в нижнем белье и рассуждающих о том, как плохо быть секс-символом.
Сейчас кино рекламируется всеми доступными способами. Но я совершенно уверен в том, что не все из них хороши: «Эй, чуваки! У меня два сфинктера, и я снял классный фильм!»
Журналы — это говно. Это мерзкий высер, полный отвратительной грязи, порождающей зависть, и делающий ее притягательной. Это вещь, которая будоражит людей лишь для того, чтобы потом они чувствовали апатию и обиду. Журналы — это фантазии ничтожеств, проданные втридорога оболваненной публике.
Я из поколения людей, которые не слишком-то любят голосовать.
Я верю в конкретных людей, а не в политические партии.
Не могу сказать, что я ненавижу Буша. Как-то раз я имел удовольствие и честь встретить президента на гонках «Дайтона 500» и нашел его вполне дружелюбным и неплохим человеком. Мы даже немного поболтали с ним. Ничего похожего на ненависть я не почувствовал. А может, просто не успел.
Все диктаторы, которых я знал, не отличались красотой.
Все, у кого есть хоть миллиграмм мозга, знают, что Саддам никогда не поддерживал отношений с «Аль-Каедой».
Тот, кто демонизирует своего политического оппонента, становится к нему ближе.
Единственное, на что мне не жалко денег, — это образование.
Все, что я делаю, сводится к очень простым вещам: я хожу на работу, стараюсь быть профессионалом, стараюсь никогда не опаздывать и стараюсь всегда держать поводок натянутым.
Наверное, если бы у меня вдруг не задалось с кино, думаю, что я быстро составил бы себе карьеру в садомазохистских клубах.
Что я действительно умею — так это надоедать кому-нибудь.
Я могу сняться в миллиарде фильмов типа «Армагеддона» или «Перл-Харбора». Продюсеры всегда будут утверждать: «Да если мы позовем Бена, это кино взорвет кинотеатры по всей стране». Но никто не позовет меня в комедию. Они позовут Майка Маерса, Адама Сендлера, Эдди Мерфи, Джима Кэрри — или никого не позовут. Черт, а ведь я могу сниматься в комедиях. Я могу быть смешным!
Тот, кто говорит, что в кинобизнесе нет такой вещи, как профессиональная зависть, — сертифицированный лжец.
Уважаю крутых стариков. Если бы Харрисон Форд вдруг решил снять кино, я бы первым бросился покупать билеты.
Я никогда не мечтал работать с Трюффо или кем-то подобным. «Успеть до полуночи» мне всегда нравился больше, чем «Похитители велосипедов». Актером меня сделали «Крепкий орешек» и «Бегущий по лезвию», а не эта европейская чушь.
Я не люблю фильмы про киноиндустрию. Это как сосиска: все хотят ее съесть, но почему кого-то должно интересовать, как она делается?
Когда я сыграл Джорджа Ривза — исполнителя роли Супермена, — я узнал, что он, оказывается, совсем не хотел быть супергероем. Его от них тошнило. Но его агент сказал: «Берись за роль, получи гонорар и обналичь чек». Не очень круто, да? Я тоже снимаюсь ради денег. И мне это не нравится — с одной стороны. С другой стороны, я понимаю, что это не продлится вечно. Вряд ли за меня всегда будут отваливать такие кучи бабла. Значит, здесь и сейчас нужно брать то, что дают. Наверное, я так рассуждаю из-за своего отца: он все время пил, был неудачником и не заработал за жизнь ни копейки. Наверное, я просто не хочу быть таким же. Есть куча пошлых пословиц: куй железо, пока горячо; суши сено, пока солнце. Только ими я и могу себя оправдать.
Ни один из актеров никогда не сможет забыть того времени, когда сидел без работы.
Считайте меня последним человеком, у которого стоит спрашивать совета.
